Амелия никогда не думала, что однажды в её собственной квартире, за привычным кухонным столом, среди запаха остывающего ужина и тиканья старых часов, она впервые в жизни почувствует себя чужой для тех, ради кого годами жертвовала всем, что у неё было.
— Нет, мама, это значит «нет», — её голос дрожал не от злости, а от усталости, накопленной годами. — Пожалуйста, перестань мне звонить. Я больше не могу.
Телефон выскользнул из её пальцев и упал на диван, будто тоже не выдержал напряжения, а Амелия закрыла лицо руками, стараясь не разрыдаться вслух, потому что слёзы в последнее время стали слишком привычными, слишком частыми, слишком бессильными.
— Что опять произошло? — тихо спросил Томас, выходя из кухни, всё ещё с полотенцем в руках, будто боялся нарушить хрупкое равновесие её тишины.
Амелия медленно подняла голову, посмотрела на мужа так, словно он был единственным островком безопасности в море постоянных требований.
— Мама хочет денег, — выдохнула она. — Снова. Для Элоди. Ей, видите ли, стыдно носить старое пальто, потому что муж у неё теперь «человек искусства». А то, что мой телефон разваливается и я три года не могу позволить себе новый, никого не волнует.
Томас сел рядом, не перебивая, потому что за пять лет совместной жизни он научился отличать обычное раздражение от той усталости, которая разрушает человека изнутри.
Всё началось не сразу, не резко, не болезненно. Сначала это была просьба помочь с ремонтом крыши у матери, затем деньги на свадьбу младшей сестры, потом долги брата, затем снова сестра, снова мать, снова какие-то проблемы, которые по странному совпадению всегда решались их деньгами.
— Я больше не могу молчать, — наконец сказал Томас, и его голос был тихим, но твёрдым. — Мы работаем до изнеможения. Я беру дополнительные смены в больнице, ты сидишь за переводами до ночи. А твоя семья воспринимает нас как банкомат без права на отказ.
Амелия знала, что он прав, но каждый раз, когда речь заходила о матери и сестре, внутри неё поднималось чувство вины, с которым она не могла справиться.
— Это моя семья, — прошептала она. — Я не могу просто взять и отвернуться.
— Я не прошу тебя отворачиваться, — ответил Томас. — Я прошу поставить границы. Элоди замужем. Почему её проблемы — это наши проблемы. Почему из-за её прихотей мы отменили отпуск, отложили ремонт, а теперь откладываем даже мечту о ребёнке.
Телефон снова зазвонил, и Амелия вздрогнула так, словно звук прошёл сквозь неё.
— Не бери, — почти умоляюще сказал Томас.
Но она уже нажала кнопку.
— Да, мама.
Голос матери был привычно холодным и требовательным, будто разговор шёл не с дочерью, а с должником.
— Почему ты так со мной разговариваешь? Это не для меня. Элоди беременна, ей нельзя мерзнуть. Старое пальто совсем износилось. Неужели ты не хочешь помочь сестре? У тебя же есть деньги, Томас хорошо зарабатывает, да и вы в прошлом году ездили отдыхать.
— Мы копили на эту поездку два года, — с трудом сдерживая слёзы, сказала Амелия. — И у Элоди есть муж.
— У них кредит, машина, жизнь сейчас дорогая, — отрезала мать. — А ты отказываешь родной сестре. Я вижу, как на тебя влияет твой муж. Раньше ты такой эгоисткой не была. Семья всегда должна помогать.
В этот момент Амелия почувствовала, как внутри неё что-то ломается окончательно, тихо, без звука, как трескается стекло.
— Мама, мне пора, — сказала она и нажала «отбой», не дожидаясь новой волны упрёков.
Вечером раздался звонок в дверь.
Элоди стояла на пороге — ухоженная, безупречно одетая, с дорогой сумкой и холодной улыбкой, в которой не было ни тени смущения.
— Значит, это правда? — начала она с порога. — Ты отказалась помочь мне?
— Да, — ответила Амелия, чувствуя, как внутри поднимается давно подавленный гнев. — Мы не можем.
— Не можете или не хотите? — усмехнулась Элоди. — Ты всегда мне помогала. Что изменилось.
— У нас есть свои планы, — сказала Амелия. — Своя жизнь.
— Какие планы? — презрительно спросила сестра. — Очередная поездка. Или ты правда решила завести ребёнка. В твоём возрасте. А мне сейчас нужно пальто. Я беременна.
Эти слова ударили сильнее пощёчины. Они с Томасом месяцами ждали, надеялись, молчали, боясь даже произнести вслух.
— Поздравляю, — спокойно сказал Томас. — Но твой муж вполне способен решить этот вопрос.
— У него сложный период, — ответила Элоди. — Не всем так везёт, как вам.
— Везёт? — Амелия почувствовала, как её голос срывается. — Мы работаем без выходных. Мы считаем каждую копейку. Мы живём ради будущего, которое вы постоянно отбираете.
— А часы у твоего мужа откуда, — язвительно заметила Элоди.
— Из премии, — холодно ответил Томас. — И теперь тебе пора уходить.
Элоди посмотрела на сестру с презрением.
— Мама была права. Ты изменилась.
Амелия не ответила.
Год спустя, держа на руках маленькую дочь и глядя, как Томас сдерживает слёзы, она поняла, что семья — это не те, кто требует, а те, кто остаётся рядом, когда ты больше ничего не можешь отдать, кроме любви.
И иногда, чтобы сохранить себя, нужно суметь сказать «прощайте».
