Ну, слушай, вот история…
Лена терпеть не могла пьяниц. Это была не просто неприязнь — ненависть прямо сжигала её изнутри, стоило ей увидеть нетрезвого человека. Лицо сразу напрягалось, руки дрожали от злости. И она знала, откуда это. Всё детство она наблюдала, как её мать медленно губит себя водкой. Каждый вечер — новый кошмар, каждую ночь Лена боялась закрыть глаза, ведь утром могло случиться что угодно.
А детство… Детство было серым, вонючим, пропитанным перегаром. Мама приходила домой поздно, спотыкаясь, иногда ночью, шатаясь, как тряпка. Однажды Лена нашла её возле подъезда — та лежала на земле, без сознания. Девочке было семь, а она уже понимала: это неправильно. Уже знала, что такое стыд. Соседи смотрели с жалостью, а в школе дети смеялись, зная, чья она дочь.
Когда Лена училась, одноклассники постоянно шутили про её мать. Говорили, что она алкашка, и ржали над этим. Лена плакала в подушку, но помочь ей было некому. Она сжимала зубы, чтобы никто не видел её слабости, а внутри — буря: боль, злость, обида.
Но хуже всего стало, когда мать совсем перестала следить за домом. Грязь, пустые бутылки, объедки, пыль… Мусорные пакеты валялись прямо посреди комнаты. Лена пыталась убирать, но быстро выдыхалась. Ведь она была всего лишь ребёнком — хотела играть, учиться, а не разгребать бардак после пьяной мамаши.
Особенно страшно было по вечерам. Лена сидела в темноте, слушая, как мать ругается сама с собой или рыдает в другой комнате. Иногда — звон разбитого стекла или глухой удар. Тогда девочка замирала, не дыша, пока шум не стихал.
Однажды, вернувшись из школы, Лена увидела настоящий погром: мебель перевёрнута, посуда разбита, мать валяется на полу, блюёт под себя. Запах водки стоял такой, что аж в глазах темнело. Лена хотела убежать, но не смогла. Взяла тряпку и стала убирать, сквозь слёзы. В тот день она поклялась: её дети никогда не увидят мать пьяной.
Годы прошли, Лена выросла, вышла замуж, родила сына. Теперь у неё своя семья, которую она любит. Но детство так и осталось с ней. Каждый пьяный на улице — как нож в сердце. Она вспоминает страх, стыд, чувство, когда самый близкий человек калечит и себя, и тебя.
Теперь Лена делает всё, чтобы её сын рос в тепле и заботе. Чтобы он никогда не знал, что такое бояться собственной матери. Чтобы гордился семьёй. Прошлое не изменить, но будущее — в её руках. И она за него борется.
А мать?
Татьяна знает: Лена её ненавидит. Они почти не говорят. Если Лена и обращается к ней, то холодно, резко. Татьяна не смотрит ей в глаза — боится увидеть презрение. Но понимает: заслужила. Заслужила каждую каплю боли, которую принесла дочери. Знает, что её появление для Лены — как соль на рану.
Иногда Татьяна думает: а если бы она не пила? Если бы была нормальной матерью? Если бы Лена росла в любви, а не в страхе? Но эти мысли только грызут её. Прошлое не вернёшь. Всё, что остаётся, — пытаться хоть как-то исправиться.
Но слишком поздно. Лена давно решила держаться подальше. Строит жизнь без неё, и Татьяна не в праве обижаться. Сама выбрала свой путь. Теперь расплачивается. Может, когда-нибудь дочь простит…
Каждое утро Татьяны одинаково: голова раскалывается, тошнит. В висках стучит, будто кувалдой бьют. Она пытается вспомнить вчерашний вечер, но в памяти — обрывки: рюмка, потом вторая, третья… Потом провал.
Очнётся то на полу, то на кухне среди бутылок. Но самое страшное — осознание: опять напилась. Тогда начинает искать Лену. А Лены нет. Выросла, сбежала, бросила…
— Вот ведь стерва! Я её растила, а она, гадина, свалила! Вот сдохну — даже не узнает! Лучше б совсем не рожала! Голова трещит, помереть можно, а стакан воды подать некому… Надо пожаловаться куда-нибудь, пусть заставят уважать мать! — бубнит Татьяна, не в силах оторвать голову от подушки.
