Я перестала давать дочери деньги — и она перестала звать меня в гости. Уже год я не вижу своего внука.
Я пенсионерка. Теперь, когда больше не могу помогать финансово, стала, кажется, никому не нужна. Дочь не приходит, не зовёт, и внука моего мне не показывают. Больно осознавать: возможно, все эти годы я была для неё лишь источником денег. А я-то старалась дать ей всё, чего сама была лишена в молодости.
Работать я начала почти сразу после рождения дочери — одна, без мужа. Её отец исчез, едва узнал о беременности. Сказал, что не выдержит ответственности, и ушёл. А я осталась с грудным ребёнком. Трудилась не покладая рук — днём шила на заказ, ночами убирала в офисах. Потом уехала за границу, в Польшу. Там надрывалась ради того, чтобы моя девочка ни в чём не знала нужды.
Когда дочери исполнилось четыре, я уехала. Пять лет жила в чужой стране, приезжала редко, но каждый месяц отправляла деньги — не только на еду и одежду, но и на ремонт бабушкиной квартиры, где дочь жила. Скучала ужасно, но терпела — ради неё.
Когда вернулась, ей было уже девять. Думала, наверстаем упущенное, сблизимся. Водила её на кружки, интересовалась школой, гордилась её успехами. Мне казалось, у нас получилось выстроить тёплые отношения. Теперь понимаю — это было самообманом.
В двадцать три она вышла замуж. К тому времени у неё уже была своя однокомнатная — я оформила её на дочь ещё в школе. После свадьбы молодые переехали туда. Зять оказался, мягко говоря, не самым работящим. Денег вечно не хватало, и я продолжала помогать — каждый месяц переводила по пять тысяч рублей, покупала продукты, одежду. А когда родился внук, траты выросли втрое: коляска, кроватка, памперсы. Родители зятя от помощи отказались наотрез: «Сама нарожали — сами и справляйтесь».
А я не могла их бросить. Поддерживала — и деньгами, и делом. Часто приходила в гости, они ко мне заглядывали. Порой замечала, что зятю это не по нраву, но он молчал. Я тоже не лезла с нравоучениями — не хотела портить их семью.
Шли годы. Дочь вышла из декрета, устроилась на работу. Внука отправили в садик, но я по-прежнему помогала: оплачивала секции, дарила подарки, вкладывалась в быт. Потом грянул кризис, мою контору закрыли. Я поняла — больше не вытянуть. Возраст, здоровье, усталость. Решила выйти на пенсию. Предупредила дочь: финансово помогать не смогу, но готова сидеть с внуком, забирать его из сада.
— Хорошо, мам, — ответила она… и пропала.
С тех пор — ни звонков, ни визитов. На мои сообщения отвечает коротко, будто из вежливости. Иногда присылает голосовое на праздники. Год прошёл. За это время я ни разу не видела внука — ни в день рождения, ни на утреннике.
Пыталась приходить сама. Стояла у двери с пирогом или новой книжкой для малыша. Они открывали, но говорили: «Сейчас неудобно» или «Как-нибудь в другой раз». Не хамили — но и не звали внутрь. По всему было видно: я здесь лишняя.
Теперь ясно — я была нужна, пока приносила пользу. Пока платила. А теперь… словно стёрлась из их жизни. Будто моё присутствие напоминает им о былой зависимости, а им этого не хочется.
Задаю себе один вопрос: где я ошиблась? Любила, старалась, отдавала всё. Но, может, слишком много давала? Избаловала?
Люблю ли я их по-прежнему? Конечно. Но в моём доме теперь тишина. А сердце разбито вдребезги.
Жизнь учит: иногда самая искренняя любовь остаётся невостребованной. И нет горше осознания, что твою жертвенность приняли как должное — и забыли.
