День, когда я вынесла с работы последнюю коробку с личными вещами, был наполнен смехом, аплодисментами и слишком громкими пожеланиями счастья, которые звучали так, будто люди старались перекричать собственное облегчение от того, что всё это больше не их забота. В зале пахло цветами, дешёвым шампанским и бумагой, на которой печатали благодарственные грамоты, а я стояла в центре внимания и ловила себя на мысли, что улыбаюсь автоматически, словно по многолетней привычке, отточенной годами работы среди людей.
— Ты у нас была как мотор, — сказал директор, слегка запинаясь, будто читал текст с листа.
— Без тебя мы бы не вытянули половину проектов, — добавила бухгалтер, поправляя очки.
— Теперь живи для себя, — прозвучало в конце, как финальная точка, после которой можно было выдохнуть.
Я кивала, принимала подарки, благодарила, шутила в ответ, хотя внутри уже тогда появилось странное чувство, похожее на лёгкий холодок, пробегающий по спине в тёплый день, когда ещё не понимаешь, что это предвестник грозы.
Утром следующего дня я проснулась раньше обычного и долго лежала, глядя в потолок, прислушиваясь к тишине, в которой не было ни звона будильника, ни спешки, ни необходимости вскакивать и проверять часы. Казалось, что я просто взяла выходной, редкий и заслуженный, и что через день-два всё вернётся на круги своя, потому что так было всегда, потому что иначе я просто не умела жить.
Прошло несколько дней, потом неделя, и эта тишина перестала быть уютной. Она стала вязкой, давящей, липкой, словно густой туман, в котором теряешь ориентиры. Телефон лежал рядом, но почти не подавал признаков жизни, а если и звонил, то это были рекламные предложения, чужие голоса, не имеющие ко мне никакого отношения. Коллеги, с которыми мы ещё недавно обсуждали планы, шутили и делились новостями, сначала писали, потом отвечали всё реже, а потом и вовсе исчезли, словно я была не человеком, а временной функцией, которая выполнила своё предназначение и больше не требовалась.
Я пыталась звонить сама, стараясь не показывать, как мне важно услышать знакомый голос, но разговоры становились короче, скомканнее, наполненными дежурными фразами.
— Прости, сейчас не могу говорить, работы по горло.
— Давай потом, хорошо?
Это «потом» так и не наступало.
Чтобы не сойти с ума от пустоты, я решила заняться квартирой, будто порядок вокруг мог навести порядок внутри. Я вытаскивала вещи из шкафов, перебирала старые бумаги, коробки, пакеты, находила платья, которые давно не надевала, сувениры из прошлой жизни, открытки, подписанные почерками людей, имена которых уже с трудом вспоминала. Каждый предмет был как маленький укол, напоминание о времени, когда я была нужна, занята, востребована.
Месяц я жила среди мешков с мусором, пыли и запаха старых вещей, пока квартира не стала почти пустой, словно готовой принять кого-то нового, но этим кем-то, как оказалось, должна была стать я сама, другая, незнакомая себе.
Когда уборка закончилась, наступила тишина ещё более глухая, чем прежде. Дел больше не было, оправданий тоже, и впервые за долгие годы мне пришлось честно задать себе вопрос, от которого хотелось отвернуться.
— И что теперь?
Ответа не было.
Я полезла в интернет, читала статьи, советы, рекомендации, пытаясь найти хоть какую-то опору, словно спасательный круг, брошенный в открытом море. Психологи писали о хобби, о принятии, о новых смыслах, но слова скользили по сознанию, не оставляя следа, потому что они не заполняли вечера, не звонили по выходным и не спрашивали, как прошёл день.
Дети звонили редко, почти исключительно по праздникам, и каждый такой звонок был как официальный отчёт, в котором не было места для лишних подробностей.
— Мам, с праздником тебя.
— Спасибо, как у вас дела?
— Всё нормально, много работы, потом созвонимся.
После этих разговоров я ещё долго сидела с телефоном в руках, прокручивая в голове несказанные слова, вопросы, которые некому было задать, и ощущение, что моя жизнь стала фоном для чужой, более важной и насыщенной реальности.
Однажды вечером, глядя в тёмное окно, я вдруг поймала себя на мысли, что боюсь выходных больше, чем будней, потому что в эти дни особенно ясно чувствовалось, насколько я одна. Тогда я решилась на шаг, который раньше показался бы мне смешным и ненужным, и стала звонить старым подругам, тем, с кем когда-то делила радости и горести, но потерялась на долгие годы.
Первые разговоры были неловкими, с паузами и осторожными вопросами, словно мы нащупывали почву, боясь сделать неверное движение.
— А помнишь, как мы…
— Господи, сколько лет прошло…
Со временем эти звонки стали спасением, маленькими островками тепла, ради которых хотелось просыпаться. Мы смеялись, жаловались, делились воспоминаниями, и в эти моменты я снова чувствовала себя живой, настоящей, не списанной со счетов.
Потом появились прогулки, редкие встречи, походы в театры и на выставки, разговоры о жизни, о здоровье, о прошлом и будущем, которое уже не казалось таким бескрайним, но всё ещё требовало наполнения. Однако, возвращаясь домой, я снова оставалась наедине с собой, и это одиночество приходилось принимать, как неизбежную часть новой реальности.
Я начала читать, много и жадно, словно пытаясь прожить несколько жизней сразу, погружаясь в судьбы героев, находя в них отражение своих мыслей и чувств. Книги стали моими собеседниками, теми, кто не спешил закончить разговор и не смотрел на часы.
Со временем пришло осознание, которое сначала ранило, а потом странным образом принесло облегчение.
— Я больше никому не нужна так, как раньше.
Эта мысль долго звучала внутри, причиняя боль, но однажды я заметила, что вместе с ней появляется и другая.
— Зато я всё ещё есть у себя.
Я перестала ждать звонков, перестала жить в режиме ожидания чьего-то внимания и одобрения, начала наполнять дни тем, что приносило хоть каплю радости, пусть даже тихой и незаметной. Я научилась быть с собой, слушать свои мысли, принимать свои страхи и надежды, не пряча их за суетой и работой.
Иногда по вечерам мне всё ещё становится тяжело, и тогда я разговариваю сама с собой, вслух или про себя, словно поддерживая того человека, который прошёл долгий путь и заслужил право на покой и честность.
— Ты сделала всё, что могла.
— Теперь можно жить иначе.
Эта жизнь не стала проще, но стала более настоящей, без иллюзий и лишних ожиданий. И пусть впереди осталось не так много страниц, я хочу, чтобы каждая из них была прожита осознанно, с болью, радостью и благодарностью за то, что, несмотря ни на что, я всё ещё здесь, всё ещё чувствую и всё ещё способна надеяться.
