**Старый номер**
Когда Алина открыла дверь гостиничного номера, ей показалось, что она заглянула в чужую прошлую жизнь.
Обои на стенах были желтоватые, в прошлом, наверное, кремовые. Телевизор — выпуклый, запылёванный, с пультом, замотанным изолентой. На тумбочке — стакан в пластиковом подстаканнике и помятый буклет с правилами проживания, напечатанный шрифтом, который уже никто не использует. Она провела ладонью по покрывалу — жёсткий синтетический материал, пахнущий стиральным порошком и советской мебелью.
Номер стоил недорого, и на фото в интернете он выглядел чуть приличнее. Но ей было всё равно. Ей нужно было не место — а передышка. Тишина между шумными главами жизни. Уголок, где не надо никому ничего объяснять.
Она присела на край кровати. За окном гудёл проспект, машины ползли, как сонные черепахи. Через стену кто-то слушал радио. Женский голос вещал новости, и казалось, будто в номере кто-то есть, будто одиночество стало многоголосым.
В телефоне — ни одного нового сообщения. Последнее было от Дмитрия: «Мне жаль, но ты всё усложняешь». Она не ответила. Удалять не стала — не было желания. Не потому что ждала продолжения. Просто так проще было чувствовать реальность — как занозу: если болит, значит, ты ещё жив.
В ванной капал кран. Она открыла воду, смыла тишину, умылась. Глядела в зеркало: лицо как лицо. Только глаза чуть глубже обычного. Как будто в них поселился лишний этаж пустоты.
Ночью ей снился отец. Он снова был жив, снова брился на кухне в застиранном халате, снова говорил: «Жизнь — как радиоволна. Главное — не терять частоту». Она проснулась в темноте и долго сидела, обняв колени. Отец умер шесть лет назад, но в этой гостинице, с облупившейся дверной ручкой и простынями цвета мартовского снега, он будто снова был рядом.
Утром она спустилась в столовую. Там пахло манной кашей, растворимым кофе и чем-то ещё — ностальгией. За соседним столом мужчина в потрёпанном пиджаке доедал сосиску и читал газету. Да-да, настоящую газету. Он поднял глаза, кивнул. Она кивнула в ответ. Эти мелочи — взгляд, пар от чашки, тишина — были как глоток воздуха.
Когда Алина вернулась в номер, за окном начинал сыпать снег. Не густой, не праздничный — обычный, скучный, серый, как фоновая музыка. Она стояла у окна и смотрела вниз. В этом городе у неё не было дел, не было встреч, не было прошлого. Только она сама — здесь и сейчас.
На подоконнике она нашла ручку. Достала листок из гостиничного блокнота. Написала:
*«Мне не нужно прощение. Мне нужно пространство. Чтобы снова научиться дышать».*
Потом добавила:
*«Я не сбежала. Я просто сделала остановку».*
Оставила лист на столе. Не как послание — как отметку. Для себя.
Когда выходила, администраторша подняла глаза:
— Всё нормально?
Алина улыбнулась:
— Теперь — да.
Она вышла на улицу. Снег ложился на плечи, на ресницы, на воротник. Ничего не изменилось — и всё стало другим. Потому что внутри стало тише.
Потому что она сделала первый шаг. Не *от* чего-то — *к* себе.
