**Последний рассвет**
Темная ночь отступала нехотя, уступая место холодному рассвету. Скоро прощание закончится, и эта мысль сжимала сердце. Варвара не смыкала глаз всю ночь, сидя у гроба мужа, Григория. Воспоминания о прожитых годах мелькали перед ней, как старые фотографии—полные любви, тоски и тихого счастья. Они оба уже давно перешагнули порог старости.
— Гриша мой дожил до семидесяти девяти, мог бы и дальше прожить, если б не эта проклятая хворь, — шептала Варвара, на три года моложе его.
— Хороший ты был, Гриша, и муж верный, и отец добрый, — уже вслух проговорила она, разглядывая его лицо, которое при утреннем свете казалось еще более ясным, чем ночью под мерцающей лампадой. — Искушений столько, а ты ни разу не споткнулся… Эх, как быстро время ушло.
Всю ночь память терзала её, будто она листала страницы их жизни—пятьдесят шесть лет вместе, полных радостей и горя.
Когда Григорий понял, что конец близок, он повторял жене:
— Варя, это Господь за грехи мои наказывает. Видно, не так жил, неправильно мыслил.
Но Варвара, утирая слёзы, успокаивала:
— Не мучай себя, Гришенька. Жизнь ты прожил честную. Не пил, не гулял, нас с Надей любил. Какие грехи? Ты себя не знаешь, что ли?
Он слушал и замолкал, доверяя её словам.
Рассвело. На кухне суетилась их дочь, Надежда, приехавшая из Красноярска. Муж у неё давно ушёл, а внучка Варвары, только что родив второго ребёнка, осталась дома и не успеет попрощаться с дедом. Хотя в детстве каждое лето проводила у них в деревне под Иркутском.
Надежда, единственная выжившая дочь, была для них сокровищем. Двое других умерли в младенчестве: первый—не прожив и дня, второй—недели. Как берегла Варвара свою Надю, как молилась за неё! Но перед выпуском дочь огорошила:
— Мам, пап, я уезжаю в город после школы. Не хочу сидеть в деревне. Знаю, я у вас одна, должна быть рядом, но там жизнь настоящая.
— Что ж, Надюша, поезжай, — сразу согласился Григорий.
Варвара прижала платок к глазам:
— Господи, как же мы без тебя?
Но муж строго взглянул на неё:
— Не держи её, Варя. Пусть идёт своей дорогой. Не её это дело—коров доить. Пусть в мир выходит.
В глубине души Варвара понимала, но отпускать дочь было страшно. Надежда уехала, поступила в техникум, выучилась на бухгалтера. Вышла замуж, но в родной дом так и не вернулась.
Варвара с Григорием прожили большую часть жизни вдвоём, работали в колхозе, жили душа в душу. На старости лет они брали внучку на лето, но та выросла, и её приезды стали редки. Скучали старики, но не навязывались.
— Помнишь, как внучка с нами на сенокосе была? — Варвара слабо улыбнулась. — Визжала, когда Гриша в речку её заносил, плавать учил. И ведь научил…
— Мам, о чём ты? — тихо спросила подошедшая Надежда.
— Да так, вспомнилось. Посиди со мной, доченька, попрощаемся с отцом в тишине, пока люди не пришли. Сельчане его уважали—никому зла не делал, всем помогал. Все соберутся.
Надежда села рядом, обняла мать.
— Как хорошо, что ты на отца похожа, — грустно прошептала Варвара. — Лицо его со временем забудется, а ты—словно он передо мной.
— Мам, расскажи, как вы с папой познакомились? Никогда не говорили.
— Ох, Наденька, странная история вышла. Увидел он меня—и будто к земле прирос.
— Как это? Где ты была?
— Работала в колхозе, на ферме. В передовиках ходила. Вот и отправили меня в Иркутск на слёт передовиков. ДаВарвара замолчала на мгновение, глядя в окно, где первые лучи солнца пробивались сквозь утренний туман, и прошептала: «Всё пройдёт, но любовь останется».
